Смерть политкорректности
|
Засилье меха на подиумах, успех «Бойцовского клуба», равнодушие к почти порнографическим сценам на большом экране — политкорректность вышла из моды. Неужели человек возвращается в первобытное состояние? Нет, мы просто стали понимать шутки, считает писатель Брэт Истон Эллис.
Быть политкорректным больше не политкорректно. Новый девиз — быть грубым. И вряд ли стоит этого пугаться — очередной поворот моды, не более того. Отвечая на безвременную кончину политкорректности, художники всех мастей стараются изо всех сил. Антиполиткорректность становится мейнстримом. Подвергнув анализу реакцию общества на появление новых суперкассовых фильмов, понимаешь, как далеко могут зайти режиссеры и сценаристы в стремлении переплюнуть друг друга.
«Спасти рядового Райана» — один из самых жестких в истории кино фильмов для массовой аудитории. Виртуальные боевики, необыкновенной жестокостью которых все так возмущались несколько лет назад, отдыхают. Если бы эту ленту снимали в 90-м, жестокость фильма была бы не понята и отвергнута, сейчас же ее превознесли до небес, назвав «новым словом» в киноискусстве. Стоит напомнить, что «новое слово» — это оторванные головы и вываливающиеся кишки, с максимальным реализмом показанные Стивеном Спилбергом, одним из самых влиятельных режиссеров Голливуда.
В этом же ряду — психологический манифест Дэвида Финчера «Бойцовский клуб». Эта новая культовая комедия ужасов про потребность мужчины как можно круче обойтись с обществом, лишившим его пола и пытающимся лишить части души. Шокирующим фильм делает не жестокость. Финчер рассказывает, о чем думает мужчина, но боится признаться в этом даже себе. И мы узнаем, что жестокость благородна, что боль прекрасна и что мир без женщин был бы только лучше. Все это позволяет выкинуть старомодный феминизм на помойку как никому не нужный хлам. И что вы думаете — молодые женщины, которых мы привыкли воспринимать как неисправимых феминисток, открыли для себя новую, брутальную сторону мужской сущности, были потрясены, шокированы и… крайне заинтересованы.
Знаменитая сцена в «Кое-что о Мэри» тоже своего рода уникальное явление: впервые на большом экране (заметьте, не в порнофильме!) показали сперму — и зрители вместо того чтобы возмутиться, смеялись до упаду.
|
Получается, то, что вчера было крутой альтернативой, становится обыденным явлением. Этот процесс я мог сам наблюдать на примере судьбы своего романа «Американский псих» о яппи с Уолл-стрит, который по совместительству был серийным убийцей (или думал, что является таковым). Когда в печать попали сведения о самых жестоких сценах романа (подробные описания того, как пытают детей, мужчин, женщин и даже животных), Национальная организация женщин (NOW) вышла на тропу войны. Издательский дом Simon & Schuster отказался печатать книгу за месяц до ее выхода, причем этого потребовала корпорация-владелец. Когда же книга наконец была напечатана в 1991 году, я был подвергнут всенародному остракизму. NOW объявила бойкот моему издателю, и в единственном интервью, которое мне было позволено, я сознательно избегал указания на то, что вся книга не что иное, как сатира.
Однако через девять лет и я, и роман были полностью реабилитированы, потому что мечта тинейджеров, романтический символ Голливуда Леонардо ДиКаприо захотел продолжить карьеру как серийный убийца и изъявил желание сняться в фильме «Американский псих». Моя книга сразу стала достаточно хорошей для Голливуда. Лео догадался, что единственный коктейль, который с радостью принимает его поколение, — сплавленные воедино ужас и смех. И понял, что Патрик Бейтман (герой книги) — порождение алчных и материалистических 80-х, чьи пороки сейчас так очевидны.
Публику больше не ужасает ни одно зрелище. Это подтверждается популярностью Квентина Тарантино и Деймиана Херста. Никого не шокировала выставка «Сенсация» в Бруклинском музее, на которой были представлены работы молодых английских художников и скульпторов из Saatchi Collection — мешанина из секса, религии и вивисекции. Рудольф Джулиани, мэр Нью-Йорка, попытался возмутиться, но скандал только прибавил выставке популярности.
Почему так получилось? Воспитанный в эпоху политкорректности, я долго размышлял над этим. И, кажется, нашел причину. Вряд ли художники в состоянии шокировать нас больше, чем это делает сама жизнь. То, что мы ежедневно видим на улицах, по телевизору, в Интернете, ужаснее, чем любая фантазия любого автора. К тому же обычно художник не ставит перед собой цель шокировать: ты никогда не узнаешь, что переступил черту, пока другие не укажут тебе на это. «Американский псих» родился из ужаса молодого человека перед ценностями, проповедуемыми обществом, в котором он живет. Мой герой (и я вместе с ним) был испуган тем, что политкорректность диктует нам, что мы должны чувствовать, как реагировать, какие делать выводы. Политкорректность стала Большим Братом, который неотступно следит за всеми нами. Возможно, постепенное осознание всей глубины этой проблемы и сделало темную сторону Бейтмана еще более отвратительной, чем это задумывалось в начале книги.
Художник не обязан быть предусмотрительным и разумным. Альтернативное искусство не может быть плохим или хорошим. Политкорректность не должна подменять эстетические критерии культуры. Поколение, которое выросло на откровенных телерепортажах, инстинктивно понимает, что жестокость может быть пародийной и что она неотъемлемая часть нашей жизни. И потому, принимая или хотя бы лицемерно не закрываясь от «Американского психа», не ставит знак равенства между реальным насилием и его изображением.
Гангстерский рэп, например, с момента своего появления был ответом на попытку представителей среднего класса навязать свою мораль людям, лишенным гражданских прав и выкинутым за пределы идеального общества с маленькими домиками приятных расцветок. Рэппер Эминем долго и нудно рассказывал всем и вся, что хочет убить бывшую жену. И сделал это на глазах у своей дочери в… клипе «Бонни и Клайд ’97».
Зрители, оценив пародийную жестокость (самплы Уилла Смита со звуками плача ребенка и всплеска воды от падающего тела), смеялись. Гангстерский рэп был моментально освоен обществом.
Меня в этом стиле шокирует не то, как хорошо он отражает культуру, к которой принадлежит, а то, с какой готовностью его принял белый мейнстрим. Полюбив рэп, мы не стали принадлежать к меньшинству. Притягательность, ценность рэпа заключалась в том, что белый парень получил возможность входить в мир опасности и жестокости, мир сексуальных извращений и наркотиков понарошку, не покидая своего бюргерского мирка. Рэп — по Эминему и Киду Року — стал театром, где каждый мог представлять себя кем угодно, причем становиться этим самым «кем угодно» было вовсе не обязательно.
|
В годы, когда цвела политкорректность, немало людей опасались появляться в обществе в меховых одеждах. Но hip-hop-культура всегда без пиетета относилась к обществам защиты животных (впрочем, как и ко всяким другим обществам, настаивающим на своем праве диктовать образ жизни и мыслей). Рэпперы демонстративно облачились в меха, надели бриллианты и вызывающе крупные золотые украшения — это был их способ показать всему миру: «Мы сделали это!» И так как барьер был сломан, дизайнеры ухватились за право не быть политкорректными. Fendi, Michael Kors, Gucci (впрочем, кажется, просто все известные Дома) с увлечением делают меховые накидки для женщин, меховую обувь и даже меховые рюкзаки. Эти вещи мгновенно раскупают, а когда «гадкие зеленые» пытаются призвать несознательных к «порядку», оправдываются лозунгом «Я хип и я понимаю шутки, разве это плохо?».
Телешоу, основанные на реальной жизни, и такие игровые передачи, как «О, счастливчик!», «Мужское шоу», пользуются бешеной популярностью и показывают, что ничто не завораживает так, как реальность.
Жизнь стала напоминать кино и сериалы, границы дозволенного расширились. Мы живем в обществе, где все выставлено напоказ: от сексуальных пристрастий до фирм, одежду которых мы носим, и главным для нас, как для актеров, стало то, как мы выглядим. Далекий от политкорректности язык заполонил телевещание и большое кино. И это тоже никого не смущает.
В фильме «Южный парк: больше, длиннее и без купюр» о сексе говорят с помощью мультипликации, Саддам Хуссейн изображен как любовник дьявола, к тому же он еще и гомосексуалист. И это не вызвало никакой реакции у церкви. «Южный парк» интересен не потому, что показывает скотоложество, а потому, что создатели фильма рассказывают правду про детей, правду, говорить о которой долгое время считалось неполиткорректным. Новая аудитория требует правды. Правда шокирует: дети могут быть жестокими, женщины и мужчины очень разные, люди обожают указывать другим их место, и это действительно так.
…В конце концов «Американский псих» был снят без Лео — по независящим от нас причинам. Возможно, самым сильным ударом по политкорректности как явлению оказался факт, что режиссером этого фильма стала женщина — Мэри Хэррон. Я несказанно рад этому, но не шокирован. По крайней мере не так, как пассажем из «Улисса» о сердце Молли Блум. Просто и то, и другое напомнило мне, что даже в мире, построенном на искусственности и изворотливости, уживаются красота и любовь. И не стоит приукрашивать чувства и события, которые мы переживаем. Всем надоело быть лжецами.